Spirit Of Nature




Когда мы проснулись на следующий после прогулки по Астерваярвской тропе день, то сразу поняли, что по озеру мы пойдём как-нибудь в другой раз, а сегодня наш путь лежит к вершине Кивакки! Я пишу "мы", хотя, честно говоря, решение принимали ребята, потому что мне было в одинаковой степени интересно абсолютно всё, чем готов поделиться парк Паанаярви - но уж если они сказали, что будет большим неблагоразумием рисковать солнечным деньком во имя похода под мотором, когда ещё не поздоровались с горой, то, следовательно, так тому и быть. Возражать я не стал.
С самого первого вечера пребывания в парке я пытался узнать про Кивакку как можно больше и мучил своих товарищей распросами. Дело закончилось тем, что Юрий достал из сумки саамско-русский словарь и заставил меня учить его наизусть от буквы "а" до буквы "к", сказав, что с горой надо разговаривать на её языке. Потому что Кивакка - это не простая гора, а гора-тунтури, то есть такая гора, которая у древних саамов почиталась как священное место. А поскольку саамы не создавали рукотворных капищ, а только прислушивались к тонкому миру природы и следовали зову живых камней, то и к Кивакке надо относиться как к древнему живому и могущественному существу, а не каменной лестнице для забавы туристов.



Когда я осторожно поинтересовался, причём тут язык горы и саамский словарь, Юрий рассердился на моё невежество и сказал, что связную речь саамам дали именно камни - но они же способны и отнять этот дар у особо умных товарищей - неважно, принадлежащих к лопарским корням или нет. Так что, во избежание неприятностей, я решил выучить словарь и по возможности оказать горе максимальную степень почтения. Ради этой цели я даже отложил в сторону свой учебник по фотографии, хотя мне очень хотелось продолжить его изучение, начатое дома, в Кашине.
Когда я услышал, что мы собираемся на Кивакку, то очень заволновался. Во-первых, потому что в принципе ждал встречи с горой, а во-вторых, потому что успел выучить словарь только до буквы "г", так как рассчитывал ещё на один-два вечера. Но Юрий сказал, что этого вполне достаточно для первого раза, потому что гора сама поймёт моё стремление постичь её язык и не будет сердиться на неучивость. "Главное - много не трепись, и всё обойдётся", - сказал он мне, давая последние наставления о том, как следует вести себя на горе. Я обещал вести себя тихо, и мы выдвинулись к подножию Кивакки.



На этот раз мы поехали на машине, потому что после вчерашних пешеходных упражнений прибавлять 19 километров к подъёму и спуску никто желания не изъявил.
Тропа к вершине Кивакки начиналась у самой дороги, и я сразу обратил внимание на её отличия от Астерваярвской. Во-первых, она была гораздо шире - в некоторых местах по ней можно было спокойно идти бок о бок вдвоём. А во-вторых - она была неизмеримо более грязной. Юрий и Костя беззаботно шагали впереди, перепрыгивая через чёрные замесы густой жижи или обходя её далекими петлями, а я плёлся сзади и удивлялся - кто смог разбить тропу до такого состояния?
Я бы ещё понимал, если б в Паанаярви водились слоны или бегемоты, которые стадами путешествовали от подножия Кивакки до её вершины и обратно. Но вряд ли в Приполярье смогли бы выжить столь теплолюбивые животные - и поэтому ответ следовало искать совершено в другой плоскости. Собственно, многочисленные подсказки находились прямо под ногами - огромное количество сапожных, ботиночных и кроссовочных следов всевозможных рисунков и размеров.
"Здесь прошли люди", - подумал я, но чуть не подскользнулся на мокром корне и сосредоточился на дороге, прогнав постороние мысли.
До меня доносился голос Юрия, рассказывающего в пространство (то есть для меня, но я-то шёл сзади - вот ему и приходилось оглашать лекцией окрестности) о сменяющих друг друга растительно-ландшафтных поясах Кивакки. В данный момент времени мы проходили через пояс лесов, временами карабкаясь на каменистые выходы и минуя заболоченные ручьями низины.
Но вот мы вышли на просторное место, показавшееся мне знакомым - точно так же выглядело Астерваярвское болото, выспренно поименованное на парковом стенде "заливным лугом".
Самое интересное, что на склоне Кивакки на краю болота тоже стояли лавочки, на которые мы присели перекурить.



Высянилось, что это действительно болота, но - висячие, потому что находились они высоко над уровнем моря. После перекура мы преодолевали их ещё трижды.
А потом начался непрерывный подъём, и под ногами все меньше становилось почвы и всё больше - камней, между которыми была размешана всё та же жидкая чёрная грязь с отпечатками кроссовок.
Но когда я выполз на первую каменную площадку, оставив за спиной лес, и обернулся, то полностью позабыл всё, о чем прочитал в учебнике фотографии, саамском словаре и прочих источниках знаний. От раскинувшейся перед моими глазами дали перехватило дыхание.





Поднявшись ещё на одну гиганстскую каменную ступень, я увидел, что вокруг меня больше нет высоких стройных деревьев, но только камень, ковёр из мха и страшные коряги, причудливо распластавшиеся по нему, спасаясь от верховых ветров.









А тем временем на горизонте разорачивались всё более и более масштабные виды, и эти пропорции как бы вколачивали меня в камень, подобно чахоточным деревцам, недвусмысленно поясняя, кто тут хозяин.







Из гипнотического экстаза меня вывел вежливый голос, прочирикавший над ухом "Terve!". Я тут же вспомнил, что по саамски "тервв" - это значит "здравствуйте", и чуть не подпрыгнул от испуга, решив, что со мной начинает общаться гора. Обернувшись на голос, я увидел добродушную белобрысую физиономию, чей обладатель был одет в яркую куртку и спортивные штаны, обут в горные ботинки, а в руках держал две палки наподобие лыжных. За ним гуськом следовали ещё примерно пятнадцать цветасто наряженных человек, и каждый из них, проходя мимо меня, говорил либо "terve", либо - с мягким акцентом -"здравствуйте". И каждому из них я механически отвечал взаимным приветствием - то по-саамски, то по-русски, а последнему вообще сказал, не удержавшись, "рот фронт!", о чём тут же пожалел, вспомнив про обещание не распускать на горе язык. Проводив группу пришельцев взглядом вниз по склону, я обернулся наверх и увидел, как Юрий и Константин о чём-то беседуют с немолодой дамой, одетой в камуфляжный комплект. Оказалось, это была работница парка, которая водила на Кивакку группу финских туристов, увлекающихся ходьбой с палками.



Ещё немного каменно-грязевого триала - и мы вышли к глубокой ложбине, зажатой двумя массивными скальными хребтами. Это и было плато, окружённое вершинами Кивакки.



Далеко внизу маячило жёлтое пятно с крапинками домиков и синяя лента реки. Это, как объяснили ребята, было урочище Вартиолампи, бывшая деревня, ныне нежилая. А река носила название Оланга - это была та самая большая река, у моста через которую мы жили.



На противоположном краю плато я разу заметил большой камень, выделяющийся на фоне общего пейзажа белым цветом и обособленностью.



Костя обратил моё внимание на красивые озёра, лежащие внутри разлома, и предложил прогуляться к ним, а Юрий к озёрам не пошёл, а направился куда-то прямо. Я подумал, что он решил обойти грязь дальней тропой, и присоединился к Константину, отыскавшему к озёрам более короткую дорогу. Но через некоторое время заметил фигуру Юрия, карабкающуюся к тому самому странному камню белого цвета. Мне стало очень интересно, и оставив Костю наедине с озёрами, я полез следом за Юрием. Приблизившись к камню, я рассмотрел его. Он был неправильной конической формы и нависал над скалой с двумя уступами.



"Интересно?" - спросил меня Юрий, выходя из-за камня на верхнем уступе.
"А что это за камень?" - поинтересовался я. - "Он довольно необычный и... и... и такое впечатление, что он тут что-то сторожит!"
"Ну вот и спроси у него, а он тебе ответит, если захочет. Только не вслух, конечно" - сказал Юрий. Причём не было заметно, чтобы он шутил.
Я подошёл к камню со среднего уступа и мысленно поздоровался с ним на саамском языке. Потом прислушался - но услышал лишь шум ветра и хруст мха под ботинками Юрия. И тут я понял, что не смогу спросить камень о том, о чём хотел, потому что не знаю, как это будет по-саамски. Сначала я очень огорчился, но потом вспомнил, что гора, вроде бы, должна понять моё прилежание и простить некоторые пробелы во владении древней речью. Поэтому я сконцентрировался и попытался адресовать вопрос, мысленно сформулировав его на родном языке.
Однако камень и на это раз не удостоил меня ответом. Я расстроился, но Юрий, видимо уловив мои эмоции по выражению лица, позвал: "Иди-ка сюда, посмотри". Я поднялся на верхний уступ, на котором лежал камень и вдруг увидел всю котловину, дальний лес и озёра далеко-далеко впереди, а на самом горизонте - то ли горы, то ли облака, а то ли всё вместе взятое.
И над всем этим бескрайним покоем, опираясь на ножки небольших валунов и свесившись с уступа, лежал белый камень.



"Почему он не упал до сих пор?" - вдруг задал я вопрос. - "Ведь он очень старый, а уступ могли подточить ветры и дожди. Почему он не падает?!"
"Он не может упасть" - загадочно улыбнулся Юрий. - "Не может, потому что не должен. Куда ему падать - на всю эту красоту?"
"И действительно," - подумал я. - "Он не может упасть в эту бесконечную гармонию. Она ведь тогда нарушится! Так просто..."
И я радостно засмеялся маленькому, но важному открытию. Эхо подхватило мой смех, поиграло им в котловине и вернуло обратно.
"Ладно, иди на вершину, к кресту, сигналу и сейтам. Костя наверняка уже там. - погнал меня Юрий. - Посмотри на Пяозеро, пофотографируй. А я подойду немного позже, и устроим лёгкий обед"
"К кресту? К сейтам?" - подумал я. И тут меня осенило.
"Сейд! Это же сейд!" - заорал я, тыча в белый камень пальцем.
"Тихо, тихо, - успокоил меня Юрий. - Сейт это, конечно сейт. Иди к вершине - там ещё есть другие сейты, сходи, посмотри".
Я пошёл по указанному направлению, но ещё несколько раз оборачивался, чтобы взглянуть на белый камень. Чем-то он приковал моё внимание настолько, что я никак не мог выгнать из головы занозу близкой, но нерешённой отгадки.
На полпути я остановился, чтобы ещё полюбоваться на открывающийся простор, находящийся в состоянии абсолютного покоя, который потихоньку передался и мне.
И вдруг я понял, что такое, а вернее сказать - кто такой был этот белый камень. И почему-то почувствовал себя очень счастливым. Сделав несколько фотографий, я как мог быстро двинулся к самой известной вершине Кивакки, на которой стояли геодезический сигнал и деревянный крест.







К содержанию