Yuricon





Выго-Лексинская глухомань

Беспоповские земли открываются Тихвиным Бором, первым человеческим обиталищем после долгой дороги через лес.
На окраине Тихвина Бора есть деревянный храм.
По одним данным – церковь, а по другим – часовня Тихвинской иконы Божией матери– едва ли не самое высокое сооружение в поселении, а если считать с крестом, то уж точно самое высокое. Стоит она прямо у дороги, а зайдёшь с другой стороны – окажется, что сразу за храмом начинается уклон в сторону озёрного берега.



И если бы не лес, наступающий на заброшенное место, то наверняка церковь была бы видна с воды. На фотографиях ещё недавних лет (в пределах нынешнего века) можно увидеть церковь свободной от зарослей, а сейчас за густой растительностью её можно и не заметить вовсе, даже в том случае, когда идёшь по дороге пешком. Глаз, может быть, отметит очередной полуразрушенный дом, каких много в северных деревнях, а особенную его скупую архитектуру сознание спишет на время, не пощадившее крылец и пристроек.
И уж совсем легко разминуться с храмом, едучи в машине, что и произошло со мною два года назад, во время первого знакомства с Выгорецией.



Время постройки церкви установить трудно, в республиканском каталоге памятников культуры, истории и архитектуры указано, что она выстроена в конце XIX в., хотя такую датировку хочется подвергнуть сомнению по причине того, что в 1850 г. было отдано высочайшее повеление об уничтожении сборных раскольничьих пунктов, после чего, спустя пять лет, началось разорение староверческих храмов.
Скорее всего, возведена церковь в XVIII столетии, после петровского указа 1703 г. о свободе богослужения по старопечатным книгам, когда для всего Выго-Лексинского края наступили благодатные времена.



А вот освящение храма по новому чину как раз и могло случиться в конце позапрошлого века, после того, как прекратила существование Выгорецкая пустынь. Возможно, именно эта дата ошибочно указана в каталоге как время строительства церкви.



Но, как бы то ни было, сегодня в храме пустынно. Разрушена часть кровли и внутренних стен, вместо дверей и окон зияют прорехи.
Сохранилась часть деревянной ограды и пара небольших деревянных сооружений, врытых в холмы - характерных для Поонежья и для Выговских мест в частности.



На некрополе, некогда соседствующем с церковью, осталась нетронутой лишь одна могилка – внутри её ограды лежат свежие цветы. А вот резных намогильных досок, представляющих исключительно выгорецкую культуру, не сохранилось ни одной – наверное, все они уже перекочевали в музеи и в частные коллекции.





За Тихвиным Бором продолжается дорога к Выгу. А вот и Данилово, поселение-памятник, основанное и стоящее на месте Богоявленской мужской обители – одной из твердынь в черте Выгорецкой духовной оседлости. В Данилове не сохранилось даже храмов, последние фотографии небольших часовенок сделаны в начале ХХ века.



Но стоит отойти за черту жилых построек в сторону речного берега, как тут и там встречаешь ямы на месте бывших строений, а в некоторых из них лежат замшелые брёвна. На всхолмье, плешь которого также изрыта, открыт всем ветрам простой деревянный крест.
Многочисленные популярные книжки втолковывают, что крест установлен на месте былой обители. Но поди сейчас разберись, так это или не так.



Стоя на холме возле креста, я смотрел на близкую реку и на низкий её берег, покрытый травой. Недалеко от воды виднелся чей-то автомобиль и люди рядом. Мне подумалось, что это рыбаки, приехавшие из цивилизации, или очередные джиперы, покоряющие Осудареву дорогу. Во всех случаях мне почему-то не хотелось человеческого общества, а больше нравилось стоять на холме и ждать хоть целую вечность, пока душа напитается тишиной и покоем.



По дорожке, что пролегла у подножия холма, в сторону реки шёл ещё один человек, одетый вполне по-домашнему, из чего я сделал вывод, что компания у речки – скорее всего местная (столичные джиперы были бы наряжены в камуфляж, а рыбакам из цивилизованным мест по здравому рассуждению вообще незачем было ехать так далеко – и рек, и озёр на участке от Медгоры до Пяльмы хватает с избытком). Оставалось разгадать тайну автомобиля – не за водой же ездят на внедорожнике жители Данилова. Кроме того, я решил спросить у сельчан дорогу к роднику, искать который самостоятельно можно было весь день и безо всяких гарантий успеха.



Я спустился с холма, а навстречу, от автомобиля, уже шествовали две бабушки. Одну из них я как раз и видел проходящей мимо, когда стоял на возвышенности. После взаимных приветствий старушки по очереди учинили мне допрос, впрочем, вполне благожелательный: их интересовало, кто я, откуда, чем интересуюсь в их краях, и где ещё бывал. Удовлетворив их любопытство, я хотел и сам задать несколько вопросов, но словоохотливые бабушки опередили меня, дорвавшись до благодарного слушателя.
«А я тебя увидела и подумала, что это к ней сын приехал, ждёт она сына сегодня, - сказывала первая бабушка, указывая на свою товарку. – А мы вот на родник собрались, у нас тут родник, вода хорошая!»



Я подумал, что практически попал в цель, предположив, что машина приехала за водой. А бабушки тем временем продолжали: «Да сейчас топко, мы уж не подъезжаем прямо к роднику! Вон, в сапогах ходили, да без сапог-то и не пройти!»
Узнав, что я собираюсь в обратный путь сегодняшним днём, старушки решили немного побаловать меня краеведением: «А вон видишь крест? Там дом стоял дядьки моего, а как дом разобрали, так теперь крест, прямо на том месте. И много ещё домов стояло, вон там и там. Теперь и нету их. А ты заходи к нам в гости, как тут нагуляешься…»



Эх, с каким бы удовольствием я действительно зашёл в гости в даниловский дом, да выпил чаю, да послушал бы многое… Но опять, как и в прошлый раз, мне не захотелось открывать всех тайн Выгореции, и с огромным внутренним сожалением я поблагодарил старушек за приглашение, обещав непременно заехать снова – благо теперь известно, к кому можно постучаться в дверь.



Проводив их до машины (древнего Ниссана-Датсуна, которым управлял спорый мужичок), я отправился к роднику. Дорожка к нему и впрямь оказалась топкой, но мне удалось не промочить обуви. Умывшись и попив удивительно вкусной воды, я мысленно побранил себя за то, что не взял никакой пустой ёмкости (впрочем, откуда ж мне было вообще знать, что я найду этот родник?). Но впереди у меня теперь не было ночёвок на природе вдали от водоёмов, и поэтому особой необходимости в родниковой воде испытывать бы не пришлось, Разве что фляга даниловской благодати оказалась бы оригинальным сувениром для городских жителей. Но мне показалось, что предисловие к её дегустации заняло бы слишком долгое время, так как о Выго-Лексинской пустыни теперь знает далеко не каждый столичный менеджер, студент или школьник.



Полазив вдоль остатков бревенчатой ограды, я решил обойти её и рассмотреть с другой стороны. Однако, сунувшись за родник, буквально через три метра угодил в болото, из которого, впрочем, успел выбраться без особых приключений. После этого (уже осторожно пробуя обманчивую земную твердь), дошёл до берега Выга.



На обратном пути к машине, который я проложил через старую часть поселка, где уже не осталось домов, в траве подобрал какую-то заржавленную железку правильной формы, о былом назначении которой ещё предстоит подумать.



Возможно, после неторопливой расшифровки этот небольшой кусочек металла способен рассказать о многом, тем более, что найденные на берегах рукописи не всегда должны быть остелкеневшими...






Вытегорские ночи

Жизнь в Вытегре замерла буквально за полчаса до того, как я въехал в границы сего славного града-девы. Что поделать, таков уж местный уклад – водкой и пряниками следует запасаться заранее, а после шести надлежит всё припасённое употреблять, сообразно настроению и возможностям. Помыкавшись в поисках работающего общепита, я махнул рукой и положился на собственные ресурсы жизнеобеспечения. Ну а поев, стал раздумывать над дальнейшими планами. Выбор был небогат: либо оставаться в Вытегре, либо отправляться в Кириллов. Ехать в Вологду сегодня не прельщало. Позвонив в Кириллов, я убедился, что реальный мир продолжает жить по своим законам, о которых я немного отвлёкся, погрузившись в Выгорецию. Кириллов был осаждён путешественниками, и на нынешнюю ночь свободных койко-мест не осталось. Однако мне любезно предложили вакансию на следующие сутки, от которой я, понятное дело, с той же любезностью отказался.
Так я остался в гостях у Вытегры, и ночью, когда огромная Луна встала над городом, а я оказался на речном берегу, мне вдруг вспомнилось, что ровно два года назад при точно таких же обстоятельствах (Луна, река и уездный город) я пережидал ночь накануне своей первой поездки на Выг. Правда, всё это происходило в Пудоже. Да и свидание с Выгом теперь уже состоялось, а не предстояло назавтра.



В раздумьях над странностями зеркального дежа-вю, я вдруг осознал, что ничего удивительного в происходящем нет: ведь ровно посередине между Вытегрой и Пудожем проходит граница Карелии, которая, скорее всего, проведена там не просто так, а разделяет два пространственно-временных континуума, перевёрнутых относительно друг друга, подобно тому, как южнее экватора люди ходят вниз головой и смеются над нами, обитателями северного полушария, потому что им кажется, что это мы ходим вверх ногами.





После этого простого и очевидного вывода я ничуть не удивился, что найденная в Данилове железка светится сквозь карман куртки мягким лунным светом.

Север: память о прикосновении

Вернувшись в Москву, я сначала сел за свои путевые записки, пытаясь разобрать их как можно скорее, чтобы соединить с воспоминаниями и наблюдениями, которые волею обстоятельств не попали на бумагу.
Но вскоре понял, что работа не клеится, что не хватает чего-то, что послужило бы стимулом к написанию. А ведь и правда, чего можно достигнуть словами, когда любое, сколь угодно подробное и искусное письмо не в состоянии отразить и малой доли прекрасного образа, который дарит Русский Север в каждый миг растворения в нём?
Разве что попытаться изложить свои ощущения – но, во-первых, и они не окажутся достоверными, лишённые запахов и ветра, дождяной взвези и комариного звона, красок белой ночи и перины утреннего тумана, а во-вторых, что толку в чужих ощущениях? Ведь чем ярче напишешь о Севере, тем сильнее обидится на тебя читающий, невольно посчитав себя обделённым этой красотой.



Поэтому самым надёжным хранилищем впечатлений была и остаётся память – о том прекрасном, которое нельзя грубо взять в руки и положить в карман, а можно только прикоснуться к нему и истово желать новой встречи, сулящей волшебство очередного прикосновения.

Спасибо всем, кто дочитал до финала. Да вознаградится же ваше терпение чем-нибудь добрым.